Хата с краю: приключения МН в тюремной камере

Начиная с минувшего августа ты сможешь добровольно загреметь в тюрьму на срок от полутора часов до суток. Очередной московский квест-перформанс расположился на огромной территории и весьма реалистично имитирует тюремную жизнь. МН немедленно отправился в заключение. Promotion

• Настоящая Британия — фотографы и блогеры рассказывают о своих впечатлениях
• Куда поехать на Рождество: 5 лучших точек в Европе
• 6 идеальных новогодних подарков для любителей музыки
• 3 в 1: быстрый завтрак, полезный перекус, легкий десерт
• Путешествуй по Юго-Восточной Азии как местный

– Теперь у тебя нет имени. У тебя есть номер!

Это кричит мне человек, одетый как боец спецподразделения. Черная униформа, дубинка в руках. У меня не самые радужные ассоциации — похожий мужчина однажды сломал мне нос после футбольного матча: я вел себя крайне прилично, но началась давка, и ОМОН стал жестко теснить людей.

Человек при исполнении выдает мне тюремную одежду (куртку и брюки симпатичного голубого цвета), из его грозного образа выбиваются лишь кеды известного бренда и черная маска на лице — она выглядит немного театрально. Мы стоим в маленькой комнате, охранников — двое, второй сидит за столом и только что снял у меня отпечатки пальцев.

– Быстрее! Еще быстрее.

Охранники кричат натурально, наигранности в их голосах не чувствуется. Как мне скажет позже мой знакомый, который отсидел три года в исправительной колонии под Пет­розаводском (за крайне неудачную, но справедливую драку): «Это обычный прием среди охраны — стараются сразу выбить тебя из психологического равновесия. Повышают голос, заставляют быстро, срочно выполнять какие-то действия, чтобы ты не успевал прийти в себя, — обычные инструменты, способы подавить волю. Когда ты сидишь уже долго, то общаются с тобой спокойнее. А вот тот момент, когда прибываешь на новое место, — самый сложный. Их задача — показать, что не ты, а они — хозяева положения. Самый сильный прессинг обрушивается на заключенного в первые недели. Речь, конечно, не про следственный изолятор (хотя тут, конечно, у кого как!), а про исправительное учреждение, куда ты попадаешь отбывать свой срок».

Что же, охранникам перформанса, если верить моему приятелю, роль удается.

Не очень-то я чувствую себя хозяином положения, когда меня, подгоня­я сзади окликами, ведут по коридору в камеру. Добавляют ощущений и мас­ки на лицах — лиц не видно, только глаза, от этого все смотрится еще более устрашающе.

Квест-перформанс Iron Cage (или, как заявляют организаторы, ролевая игра в реальности) расположился в юго-восточном районе Москвы, у метро «Волгоградский проспект», на территории торгового центра. Работа проведена большая: площадь, которую занимает тюрьма, — 1500 квадратны­х метров. Помимо тюремных камер и коридоров тут есть столовая, библиотека, врачебный кабинет, склад. Пока мы готовили номер к печати, организаторы еще не открыли квест для массового клиента: оттачивался сюжет, приглашались тестовые группы, отрабатывались роли актеров. В итоге, уверяют организаторы, в тюрьме можно будет провести полноценные 24 часа. Цель — побег, который нужно совершить, кооперируясь с другими заключенными, пользуясь подсказками, которые разбросаны по локациям. По замыслу организаторов, прерватьс­я ты сможешь в любой момент — сходить домой, на работу, а потом прийти, и сюжет для тебя продолжится ровно в том же месте, где ты закончил его в прошлый раз. Говорят, что в тюрьме можно будет обриться наголо в местной парикмахерской или попасть на электрический стул (тогда игра для тебя перезагружается).

А пока нас по очереди заводят в камеры, запирают. Я переодеваюсь в тюремную одежду, а мою забирают и уносят охранники.

Камера выглядит реалистично: старые кирпичные стены, потертые двух­этажные железные нары, металличес­кая решетка-дверь, которая закрывае­т выход. Никакой театральности, по ощущению чем-то даже похоже на камеру в отделе полиции Аэропортовского района, куда я как-то попал, когда восьмого марта подозрительно (по мнению сотрудников полицейского патруля) гулял по району. Охранники покрикивают, быстро разводят по камерам других заключенных, всего нас пятнадцать человек. Вот почти бежит к своей камере девушка, в глазах у нее некоторое замешательство, дальше спешит мужчина – тоже с несколько растерянным лицом. Ага, похоже, непривычная обстановка и вопли так или иначе действуют на всех. Неизвестность беспокоит меня больше всего. Совершенн­о непонятно, что могут придумать на квесте-перформансе, желая развлечь пресыщенную московскую публику.

Например, на одном московском перформансе тебя могут вполне себе внушительно ударить электрошокером или схватить за волосы — клиенты даже специально просят об этом.

А что придумают тут? Мой знакомый бывший зек поясняет: «Неизвестность, непонимание правил игры — это самая большая пытка. Когда я попал в СИЗО, больше всего меня травмировало то, что я совершенно не понимал, что со мной будет, как тут все устроено. Потом, когда уже понимаешь систему, по которой все работает, становится легче».

Я разглядываю своих коллег по заключению, которые стоят у решеток напротив, большинство заметно нервничают. Причем одинаков­о — и мужчины и женщины. Московский психолог Андрей Зеленский говорит: «Неправда, что мужчины — непробиваемые. На самом деле мужчины ломаются часто быстрее, чем женщины. Большинство из нас, городских жителей, не сталкиваются с повышенным уровнем агрессии ежедневно. Поорать друг на друга в пробках — это не то. Большую часть времени мы существуем в тепличны­х условиях, поэтому даже тот же крик — это уже стресс для не привыкшего к таким условиям человека. Я, к примеру, работал с мужчиной, который перешел на другую работу — там начальник имел привычку часто повышать голос. Это было унизительно для моего клиента, он впал в депрессию. Мы долго работали, чтобы исправить его состояние (увольняться он не хотел, но в итоге пришлось)».

В целом, раздумываю я, стоя в своей камере, все это неплохая тренировка психики, можно немного привыкнуть к стесненным условиям: на случай непредвиденных обстоятельств, которые могут произойти с каждым. Например, не так давно один мой знакомый ехал с продуктами к бабушке, но его задержали и отвезли в милицию — как участника несанкционированного митинга. Просидел почти целый день в камере. Курицу, которую он вез бабушке, ему вернули, но она к тому моменту уже протухла. Охранник кричит мне:

— За что попал к нам? — За поджог свинофермы! — отвечаю я первое, что приходит в голову.

Тот переходит к следующей камере.

— За репост в соцсетях, — рапортуе­т юрист Иван, с ним мы были знакомы еще до начала квеста.

Чувствуется, что Иван тоже чувствует себя не в своей тарелке. Вот только что ты проверял почту в смартфоне, идя по проспект­у, а сейчас оказываешься лишен его, ограничен в передвижениях. Психолог Зеленский прав: все это сильно отличается от условий, к которым я привык в своей ежедневной жизни.

Квест-индустрия в России развивается стремительно, уже несколько лет как наша страна — лидер в этой области. Сраже­ния с зомби, прогулки по психиатрическим лечебница­м и средневековы­м замкам — тольк­о в Москве больше сот­ни квестов и перформансов. Но зом­би ты вряд ли встретишь в настояще­й жизни, а вот в реальной — тюремно­й атрибутик­и, кажется, и так с лихвой. Стоит только включить радио «Шансон», как перенесешься в какой-нибуд­ь «Белый лебедь» или «Черный дельфин». Сегодня в России, по данным Федеральной служб­ы исполнени­я наказаний, в тюрьмах находится 595 728 человек — это данны­е на 1 мая 2018 года. В списке стран по количест­ву заключенных мы на 14-м месте (ниже нас Панама, а выше — Руанда, на первом месте в списке — США).

Зачем при таком количестве заключенных и уже отсидевших (для которых лишение свободы не игра, а реальность) делать тюрьму в качест­ве развлечения? Этот вопрос я (когда освобо­дился) задал одному из учредителей Iron Cage. Максим Бабий когда-то трудился в компании МТС, а в последне­е время занялся квестами (к примеру, одно из детищ Максима – квест «Чис­тый разум»). Максим рассказывает: «Мне кажется, мы максимально отда­лились от нашей российской тюремной реальности. Каждый, кто хоть чуть в теме, скажет, что у нас никака­я не тюрьма. Это абстрактное пенитенциарное заведение по европейскому типу, основанное на книгах и фильмах, посвященных тюрьмам. „Побег из тюрьмы“ — это же классический сюжет. Когда попадаешь к нам, никаких пересечений и ассоциаций с реальной тюрьмой быть не должно — уголовный сленг, например, наши актеры не используют. У нас такая культурологическая тюрьма. Ну и вообщ­е, главная цель — не выжить, а совершить побег, используя для этого все возможности, скрытые на территории квеста: потайные ходы, вещи…»

Когда перед нами, стоящим­и у решеток, появляется началь­ница тюрьмы, я понимаю, о чем говорил Максим: одет­а она в фуражку с козырьком, примерно такую я, например, видел на персонажах фильма «Побег из Шоу­шенка» по книге Стивена Кинга. Девушка останавливается передо мной и приказывает:

– Этого — на работу на склад.

Охранники ведут меня по коридору в еще одну локацию тюрьмы. Чере­з полминуты мы оказываемся в просторной комнате, где на стеллажах стоят пустые пластиковые бутылк­и и ящики – вполне себе похоже на склад. Здесь, среди полок же, стоит другая женщина в форме.

– Переставь эти коробки!

Я (под крики охранника «быстрее, быстрее!») начинаю перетаскивать пус­тые коробки. Просто переношу их с места на место. Когда заканчиваю, девушка командует.

– А теперь пересчитай это!

В картонной коробке – куча пустых гильз из-под патронов. Одна, две, три, всего их оказывается около сотни.

Мой отсидевший приятель позже прокомментирует этот момент.

«Бессмысленная работа – то, что тоже ломает психологически. Если в жизни мы все гордые, чуть что — готовы возмутиться и сказать«я этого делать не буду», то в тюрьме тебе приходится делать то, что скажут.

Например, один мой знакомый целый день копал яму пять на пять метров, а потом засы­пал ее.

Ты делаешь что-то и теряешь уважение к себе, становишься покорным — на это и рассчитано. Вообще, наша исправительная система во многом построена так, чтобы сломать твою волю к сопротивлению. Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что в большинстве исправительных учреждений труд заключенных организован неплохо — на нем зарабатывают: зеки шьют одежду, делают какие-нибудь розетки, потом все это идет на продажу».

Меня возвращают в наш тюремный барак, где уже выстроили моих коллег по заключению. Перекличка, мы называем свои номера. Мой — 0005467.

— Громче!

Один из заключенных, высокий голубоглазый парень, не выдерживает — приближает голову к голове нашей надзирательницы и начинает агрессивно выкрикивать свой номер. Она реагирует:

— В карцер пойдешь!

Вопрос взаимодействия заключенных и охранников – это вообще отдельный жанр. В 1971 году, как известно, провели знаменитый Стэнфордский тюремный эксперимент: это было психологическое исследование реакции человека на ограничение свободы, на условия тюремной жизни и на влияние навязанной социальной роли на поведение. Добровольцы-студенты играли роли охранников и заключенных и жили в условной тюрьме, устроенной в подвале факультета психологии. Заключенные и охранники быстро приспособились к своим ролям, вопреки ожиданиям, стали возникать по-настоя­щему опасные ситуации. В каждом третьем охраннике обнаружились садистские наклонности, а заключенные были сильно морально травмированы, двое раньше времени были исключен­ы из эксперимента. Эксперимент тогда был закончен раньше времени.

Макси­м Бабий рассказывает: «У нас случилас­ь обратная ситуация – заключенные начали давить на актеров. Стали вести себя очень агрессивно. А наши актер­ы (их всего задействовано в квесте от 1 до 14 человек) — они не спецназовцы, а актеры московских театров, кто-то в кино снимается. Есть доктор — бывший военный, женщина, но и она не боец. А вот зрители тогда вошли в азарт, почувствовали себя настоящими зеками, стали наших актеров прессовать.

Интересный момент — выбегает один из охранников, кричит: «Все, надо останавливать квест, клиенты неадекватные, от них алкоголем пахнет!»

А на самом деле, конечно, никто там не пил, я сам всех проверял, все были трезвые. Просто уровень стресса у наших сотрудников тюрьмы поднялся настолько, что им черт-те что начало казаться. Помня об этом случае, мы ввели правила и для клиентов: чего нельзя делать в отношении персонала. Это помогло.

В какой-то момент, когда становятся понятными правила игры (мы привыкаем к крику, понимаем, что ничего особенного с нами в тюрьме делать не собираются), большинство заключенных расслабляются. Кто-то залезает на шконку и начинает бить себя в грудь. Юрист Иван поет песню. Я попадаю в карцер (темная камера с мягким тканевыми стенами) — за то, что требовал виски на весь барак. Вместе со мной оказывается еще один заключенный.

— Нам нужно обыскать тут все! Вдруг что-то есть!

Мы начинаем рыскать по камере. Как говорит Максим Бабий, взаимодействие с другими заключенными — важный момент для коммуникации. Нужно передавать записки, искать потайные ходы. А еще среди твоих сокамерников тоже могут оказаться актеры, а не клиенты. «Квест рассчитан на 30 человек, наша задача сейчас — доработать сюжет так, чтобы каждую минуту игра была интересна всем участникам, чтобы были задействованы все без исключения.

За полтора часа игры я успеваю забыть первые неприятные ощущения (и с хорошим настроением побывать в карцере еще раз). А еще получить записку из соседней камеры от юриста Вани: когда он ходил в тюремную больницу, заметил странный ход и теперь был уверен, что по нему можно сбежать. В какой-то момент, когда мы уже совершенно точно осознаем, что наше заключение – игра, оно и заканчивается. Полтора часа подошли к концу. Один из охран­ников миролюбиво кричит: «Всем спасибо, заключение окончено!»

Мы, переодетые в свою одежду, идем с Иваном к метро. Он рассказывает: «Первые полчаса в заключении мне было реально не по себе – все эти элементы прессинга серьезно действовали на нервы. А когда стало понятно, что ничего с нами сделать не могут (вот даже всерьез пихнуть), я расслабился. Хотя в целом, мне кажется, тюрьма и заключение — это не самый приятный опыт. Зомби как-то ближе».

Из такси, стоящего на обочине, несется радио: «Не плачь и жди меня домой, я многое стерпел – и это мой удел…»

Источник